Влад Калашников. Таинственные исчезновения. M., "Вадим-синема", 2002.
Книгу купила дочь, заинтересовавшись названием. Она очень любит читать про всякие чудеса, загадки, необъяснимые феномены и мистические тайны. Дочь подумала, что перед ней взрослая антология всякой ерунды, а оказалось, подростковая повесть, сценарий мультика "Бешеные бабки" (про Клару и Дору). Разочарованный ребенок отдал книгу мне ≈ у нее теперь интересы более серьезные, она "Улитку на склоне" читает. А я так с удовольствием поржал над очень смешной и совершенно идиотской историей про двух старух среди современной реальности. Правда, это не так смешно, как Успенский или Остер, но ведь в наше время все вырождается. Книга учит уважать старших и презирать жадных ≈ и на том спасибо.
Владимир Козлов. Гопники. M., Ad Marginem, 2002.
А эта книжка, напротив, напрягает, потому что очень уж она плоха. Еще хуже, чем "Face Control" Владимира Спектра, изданная в этой же серии чуть раньше. Та была про клубную молодежь, а эта ≈ про антиклубную, про люберов и вообще провинциальный молодняк, чьи лобики и кругозоры еще уже, чем у столичного топ-менеджера. В общем, обе книжки неотличимы, но в "Гопниках" психологии нет вовсе, речь предельно стерта, а реалии подозрительно напоминают раннеперестроечную публицистику штамп на штампе. Изнасилование бутылкой, дура-учительница, пьющий папа, писавший когда-то стихи. Главное же ≈ автор отчего-то убежден, что у гопника нет души. Неправда, душа есть. Это просто Козлов, или как его там, писать не умеет.
Сергей Кара-Мурза. Евреи, диссиденты и еврокоммунизм. М., "Алгоритм", 2002.
Эту книгу надо читать хотя бы для того, чтобы с ней спорить. А я со многими ее выводами согласен, хотя к евреям, диссидентам и еврокоммунизму чувствую куда большую симпатию (думаю, впрочем, обусловленную биографически и профессионально), чем к Сергею Кара-Мурзе. И тем не менее это отличный пример контрпропаганды, антилиберальный трактат, иллюстрирующий последствия краха советской империи. Думаю, многие радостно вздрогнут, читая эту версию советской истории, но Кара-Мурза не антисемит и не параноидальней конспиролог. Он пишет о том, чему все мы были свидетелями. И вопрос, занимающий его, не "Кто виноват?", а "Что теперь делать?" Это и интересно. Хотя людям с повышенной вну- шаемостью я все же не рекомендовал бы столь крепкое чтение. Особенно на ночь.
Юрий Коротков, Валерий Тодоровский. Подвиг. М., "Пальмира", 2002.
Отрывки из этого киноромана, который Валерию Тодоровскому ка- зался лучшим его произведением, "Собеседник" публиковал еще в 1992 году. Фильм по этому отличному сценарию так и не был снят ≈ теперь история опубликована книжкой. Это исповедь людей, заставших застой и живших в нем. Поразительно точная, напряженная, насыщенная книга. Все в ней дышит страхом и похотью ≈ главными чувствами советского человека семидесятых. Тут есть и дружба, и безумная романтическая любовь, и страшная зажатость, и душная вонь Совка, и его теплая надежность, и его ледяная безвыходность ≈ короче, хорошая клизма для всех, кто уже начинает забывать, что такое Советский Союз. А диалоги! а ситуации! а дра- матизм! Положительно, сними Тодоровский в свое время эту историю ≈ сегодня он был бы русским режиссером номер один.
Виктор Шендерович. Здесь было НТВ. М., "Захаров". 2002.
Только после этой книги я возненавидел Гусинского по-настоящему. Это кем же надо быть, чтобы в противостояние, где заведомо нет правых, втянуть человека с таким болезненным отношением к свободе слова, как Шендерович? У него же диссидентский кодекс чести, у него о ней семидесятнические понятия! И вот он фехтует, рыцарствует, проявляет чудеса остроумия, изобретательности и принципиальности. . . и Боже мой, на чьей стороне?! Ведь его сторонники ничем не лучше противников, и сам он, кажется, это понимает. Призывать его к объективности смешно, вся эта книжка кровоточит, и автору нет никакого дела до реальности. Он искренне полагает, что защищал свободу и боролся против сатрапов. Иногда иметь убеждения полезно: получается хорошая литература. Это вам и Николай Островский подтвердит.
Константин Паустовский. Время больших ожиданий. В двух томах. "Деком", М., 2002.
Незадолго до смерти старший сын Константина Паустовского Вадим подготовил к печати дневники и письма отца, собрал три последние части "Повести о жизни" под одной обложкой, обстоятельно прокомментировал ≈ и получился превосходный двухтомник. Паустовского, едва ли не главного кумира читающей молодежи пятидесятых, сегодня читают мало, он как бы заслонен великими учителями ≈ Бабелем и Грином. Однако именно от его прозы, которая мягче бабелевской и приземленнее гриновской, легче становится дышать. У Паустовского было врожденное чувство огромной страны, жадность и любопытство к ней и любовь к ее неиссякаемому богатству и величию ≈ любовь не казенная, а искренняя и романтическая. Истинное наслаждение, не пропустите.
Линус Торвальдс. Ради удовольствия. Рассказ нечаянного революционера. "Эксмо", М., 2002.
Исповедь хакера, волею судеб сочинившего программу, благодаря которой работает теперь чуть ли не весь Интернет. Между прочим, замечательная книжка. Во-первых, автор по-настоящему любит свое дело. Во- вторых, он, в отличие от Билла Гейтса, еще не забронзовел, потому что столько не заработал. В-третьих, перед нами отличный образец производственного романа ≈ жанр, который, если правильно им пользоваться, внушает настоящее желание жить и трудиться. Для программиста ≈ сущий подарок, поскольку много специфических приколов; для "чайника" вроде меня ≈ еще больший подарок, поскольку понимаешь наконец, до какой степени все это замороченное занятие и насколько лучше нам, гуманитариям.
Татьяна Устинова. Персональный ангел. "Эксмо", М., 2002.
Какие герои бывают в новых русских детективах? Правильно, олигархи и пиарщики. Других людей в России нет. Иногда еще проститутки обоего пола, но это ведь те же олигархи и пиарщики, только на ином уровне. Олигархи и пиарщики сначала не любят друг друга, а потом проникаются. И от этого происходит счастье.Из всех современных русских детективщиц Татьяна Устинова пишет наиболее грамотно, а вкуса у нее даже побольше, чем у Дашковой. Ее книги, полные штампов, натяжек и откровенных глупостей, усваиваются без особенного отторжения даже читателями серьезной литературы Видно, как человек мучается, сочиняя всю эту хрень про доброго олигарха и честную пиарщицу. Всех жалко, а автора больше всего.
Анна Политковская. Вторая чеченская. "Захаров", М., 2002.
Черт его знает, что тут писать. Скажешь что-нибудь ≈ немедленно попадешь в доносчики, тоталитаристы, насильники, убийцы и прочая. Опасно критиковать книгу коллеги, да еще и столь нетерпимого. Скажу лишь, что главным успехом Чечни во второй чеченской войне является появление этого сборника статей Анны Политковской. Она гораздо более пассионарна и профессиональна (я бы сказал ≈ профессионально- пассионарна), чем Удугов, Яндарбиев, Ястржембский и Зданович, вместе взятые. Замечание одно, сугубо эстетического свойства: когда на протяжении 300 страниц отвратительные российские федералы безнаказанно обижают добрых, честных, справедливых и миролюбивых чеченцев ≈ это несколько однообразно. С точки зрения чисто художественной, разумеется.
Вадим Месяц. Лечение электричеством. "Терра", М., 2002.
Пока роман Месяца не попал в шорт-лист Букера, я не хотел о нем писать, потому что лежачего не бьют. Теперь приходится. Сначала Месяц писал бродско-эпигонские стихи, которые заслужили одобрение Бродского, одобрявшего только то, что было заведомо хуже его собственной лирики. Теперь он написал скучный роман о русской Америке: материал достаточно пошлый, стиль достаточно никакой, герои вполне стертые, мысли вполне плоские, штампов столько, что устаешь их отмечать. Всего обиднее, что в романе (как и в стихах Месяца) проскакивает вдруг чрезвычайно сильная строчка, меткое наблюдение или живая реплика; но, поскольку Месяц ориентирован не на литературу, а на тусовку, все это тут же вязнет в тесте текста.
Морис Метерлинк. Тайная жизнь термитов. "Эксмо". М., 2002.
В начале прошлого века в большой моде был синтез литературы и науки, мистики и биологии; на этом сделал себе карьеру отец антропософии Штайнер, в этом же направлении (и гораздо более талантливо) работал лучший бельгийский драматург и поэт прошлого века, замкнутый толстяк Метерлинк. Книга исключительная, даром что с научной точки зрения, вероятно, она чудовищно наивна. Но не в науке дело: у Метерлинка была собственная задача ≈ он пытался разглядеть замысел, изначальный чертеж всего живого. И преуспел: почти все, о чем он догадался, изучая "Жизнь пчел" и "Жизнь термитов" и сравнивая ее с бытием человеческих сообществ, осуществилось еще при нем.
Александр Гаррос, Александр Евдокимов. Головоломка. "Лимбус", СПб, 2002.
Сегодня в развитых, но маленьких капстранах с большим количеством русского населения (которое еще помнит свое советское прошлое) нарастает классная молодая литература, умные и сердитые юноши и девушки, проживающие в Литве, Эстонии или Израиле, хлебнувшие каптруда и возненавидевшие буржуазную эксплуатацию, пишут сочинения, исполненные горячего социального протеста. "Головоломка" ≈ утопия о том, как интеллигентному юноше надоело работать на гнусных полукриминальных боссов, циничных воротил и тупых политиков. И юноша начал мочить всех, да как! В общем, давно я не испытывал такого мстительного наслаждения. Полезно иногда забросить в капитализм умного человека, родившегося на излете советской власти.
Владимир Новиков. Высоцкий. Серия "Жизнь замечательных людей". "Молодая гвардия", М., 2002.
Вероятно, лучшая на сегодняшний день биография Высоцкого, лукаво написанная в прошедшем времени, третьем лице, единственном числе: получается неопределенно-личная форма, когда не поймешь ≈ то ли Высоцкий сам о себе рассказывает, то ли автор о нем. Ответственность велика, но автор ≈ профессор филологии точно нащупал ту интонацию, за которую все так любят реплики Высоцкого на концертах: самоироничную, злобно-веселую, в высшей степени энергичную. Вставные литературоведческие главы предлагают редкий, по нынешним временам точный и ясно изложенный анализ любимых приемов героя. Чрезвычайно увлекательное и, увы, быстро распроданное сочинение.
Людмила Улицкая. Сквозная линия. "Эксмо", М., 2002.
Вроде бы все на месте: точно изображенные типажи, непременная доля физиологии (проза-то женская), точность в реалиях, выверенное сочетание любви и брезгливости в отношении к персонажам. . . Почему же все это вместе не производит впечатления литературы, хотя Улицкая как-никак ≈ автор отличного цикла "Де- вочки"? Чего не хватало и хорошо написанному роману "Казус Кукоцкого", чтобы стать большой литературой? Одно из трех: либо автор понял, что сегодня с писателя многого не требуют, и перестал высоко ставить планку. Либо брезгливость в конечном итоге оказывается сильнее любви. Либо Улицкая попросту боится написать о психологии своих несчастных баб с той же точностью и зоркостью, с какой пишет об их физиологии.
Стивен Кинг. Ловец снов. "ACT", M., 2002.
Перевод последнего романа Кинга, изданного в США осенью прошлого года. Кинг объявил о том, что этот роман ≈ последний в его карьере (за ним последует только два обещанных финальных тома "Черной башни"). Жаль. Поздний Кинг ≈ самый последний, начиная с "Сердец в Атлантиде" (точнее было бы "Червей в Атлантиде") ≈ стал жестче, социальнее, угрюмее, умнее. Роман получился не столько о вторжении инопланетян, сколько об очередном американском потерянном поколении. И эта-то будничная жизнь дружеской четверки, составляющей центр повествования, куда страшнее самых ужасных ужасов.
Лидия Иванова. Фаллософия жизни, или За что мы любим мужчин. "АСТ-пресс", М., 2002.
Лидия Иванова вела когда-то "Тему", а ныне выступает в качестве публициста, эссеиста и светского хроникера (см. нашу колонку "Ночная бабушка"). То, что говорит и пишет Иванова, часто балансирует на грани пошлости, иногда заезжает за эту грань ≈ но многое можно ей простить за обаятельную и темпераментную манеру изложения, за яркий стиль и разговорность. В общем, за что они любят мужчин ≈ догадаться и так несложно; в Ивановой привлекает другое ≈ бесстрашный эксгибиционизм, потакание всем собственным слабостям и желаниям. Как феномен это забавно... но кто внушил автору, что всем так уж приятно смотреть на этот пир самоупоения и самоуважения?
Виктория Платова. Любовники в заснеженном саду. "Эксмо-пресс", "Астрель", М., 2002.
Эти если пишут детективы иронические ≈ все похожи на Хмелевскую, если серьезные ≈ на Дашкову. Платова принадлежит ко вторым, серьезным, да вдобавок имеет не вполне обоснованную претензию писать хорошую, серьезную прозу. Получается ужасно многословно, претенциозно, вычурно... в общем, честнее все-таки, когда коммерческий писатель пишет откровенно коммерческое сочинение. Детективный сюжет вял, любовный ≈ приторно-противен, героини умны и красивы, герои жестоки... В общем, если кто в стране хочет бороться с пошлостью, пусть запрещает не Сорокина, а женские детективы.
Ирвин Уоллес. Серия "Мастера. Современная проза" "ACT" - "Фолио", М., 2002.
Будь эта книга чуточку лучше написана и чуть менее слащава под самый-самый конец, ничто не помешало бы ей занять место в пантеоне мировой литературы и с полным правом называться великой. Написанный в 1972 году и переведенный у нас 30 лет спустя роман классика остросюжетной беллетристики ≈ сущий клад для любого, кто готов поверить и останавливается в шаге от веры. Со времен честертоновского "Четверга" не появлялось лучшего "метафизического детектива". Испробованы самые разные сюжетные схемы ≈ сыщик ищет самого себя, герои ищут автора, ≈ и только Уоллес додумался до детектива, в котором ищут Бога. И находят. Совершенно не там, где предполагали. Странно, что на эту книгу совсем нет моды ≈ хотя, если вдуматься, мода бывает только на дрянь.
Бернар Меламуд. Мастер "Лехайм", М., 2002.
Еще один роман, и тоже вполне заслуживающий того, чтобы называться классическим. Из всех еврейских писателей США Маламуд представляется мне лучшим (и уж точно более одаренным, чем нобелиат Зингер) Роман "Мастер" ≈ история того самого Бейлиса, дело которого в десятые годы XX века раскололо все русское общество. Одни считали его честным мастеровым, другие ≈ душевнобольным, черносотенцы ≈ убийцей, евреи ≈ святым. . . Маламуд написал роман о России ≈ русском обществе, царе, суде. И русском еврее. Книга страшная, жестокая и мужественная, а главное ≈ не дающая ни одного ответа на мучительные вопросы. Жаль, однако, что в романе очень много о том, как черносотенцы травили либералов, ≈ и ни слова о том, как либералы травили Розанова.
Стелла Даффи. Сказки для парочек "Фантом-пресс", М., 2002.
Опять роман, опять отличный и опять переводной. Что поделать, если настоящая, русская литература сегодня ≈ это переводы с английского. Елена Полецкая виртуозно переложила виртуозный роман, пока лучший в новой молодежной серии "Фантома". Английские литераторы, в отличие от нас, уже дозрели до такого отвращения к своей жизни, стране и литературе, что у них стала получаться настоящая проза, Роман Даффи ≈ жестокая современная сказка о новом Кае с осколком в глазу, только Кай женского пола. Как выглядит наш мир, ежели взглянуть на него нелюбящими глазами, и надолго ли хватает ледяного сердца? Триумф чело- вечности, даже если он кажется кому-то слюнявым компромиссом, в хорошей прозе неизбежен.
Новелла Матвеева. Жасмин "Ваган", М., 2002.
Двадцатая книга одного из крупнейших русских поэтов, автора самых тонких, сложных и мелодичных песен на собственные стихи. В книге несколько новых песен, но главное ≈ в высшем смысле гражданственные стихи. Удивительно, как Матвеева, мастерица фантастических сказок, умудряется не утратить своих традиционных ориентиров в нынешней свихнувшейся реальности. "Разлилась над городом сусальность, чья-то сальность лезет в колоссальность" ≈ это не в бровь, а в глаз. Хотя лучшие стихи, как всегда, ≈ сновидческие, и самое яркое среди них ≈ почти кафкианское по силе ≈ о том, как рассказчица сделалась вдруг лилипуткой. Большой ≈ ей было где притулиться, маленькой ≈ тут же нигде не осталось места.
Эдуард Лимонов. Книга воды Ad Marginem, M., 2002.
Безоговорочно Лучшая книга во всей долгой карьере Лимонова-прозаика (тоже, кажется, двадцатая по счету?). Один циник уже пошутил, что Лимонова держат в тюрьме исключительно для того, чтобы не политикой занимался, а писал. Написать такую книгу в тюрьме ≈ двойной подвиг. Вода, по Лимонову, ≈ символ времени, но она же ≈ и олицетворение текучего, изменчивого женского начала. И жизни, если угодно. Около полусотни коротких жестких рассказов, проникнутых тоской по жизни, по реальности, уходящей как вода сквозь пальцы. Вода уходит, как женщина, ≈ в одну и ту же бабу тоже дважды не войдешь. Лимонов ≈ редкий писатель, не боящийся ни жизни, ни воды, ни женщины. Тем, кто держит этого писателя в тюрьме, не отмыться от этого позора никакой водой.
Николай Кононов. Магический бестиарий "Вагриус", М., 2002.
А Кононов ≈ писатель совершенно иного склада; иногда его сравнивают с Прустом, но если их что и роднит, то, вероятно, страх и некоторая брезгливость по отношению к реальности (в сочетании с той же тоской по уходящей натуре).
Конечно, в смысле выразительности, точности и пластики Кононов сильно проигрывает Лимонову, но лирическая сила его мемуаров и портретов несомненна. Недаром оба начинали как поэты. Если бы Кононов еще чуть поменьше. . . ну, как бы это поприличней сказать... слово "выделываться" мне не нравится, а слово- прототип я не хочу помещать на газетные страницы... но, в общем, если бы он еще и вот этого не делал, совсем хороший был бы писатель.
Борис Акунин Внеклассное чтение. В 2 т. "Олма-пресс", М., 2002.
"Внеклассное чтение" ≈ классное чтиво, для поезда лучше не придумаешь. Акунин давно уже не настаивает на том, чтобы судить его сочинения по законам серьезной литературы. Цитатная игра ≈ на уровне эрудиции среднего второкурсника филфака или первокурсника мехмата (они почему-то больше читают). Социальная сатира ≈ на уровне газетных штампов. Но Акунин ведь ни на что и не претендует, читать его легко и приятно, фабула наличествует, слог в меру оживлен, в меру стерт. . . Сказать по совести, мне несколько мешали экскурсы в восемнадцатый век, но многим нравятся именно они. А еще Акунин ≈ патриот. И его концепция России как самой интересной страны мира в меру самоиронична, в меру горда и устраивает решительно всех. Так и пусть себе богатеет.
Татьяна Толстая. Изюм "Подкова", "Эксмо", М., 2002.
Ну что, очень мило. Татьяна Толстая вовремя поняла, что ее художественному темпераменту больше соответствует не лирический рассказ, (выходящий у нее зачастую слишком прямолинейным, а иногда памфлетным, а иногда стилистически избыточным), но газетный памфлет, эссе, открытое письмо любимому читателю. Наше время таково, что любой хорошо написанный текст воспринимается как стилистическое чудо. Толстая умеет писать по-русски смешно и сентиментально, и у нее есть темперамент. "Изюм" ≈ сборник текстов преимущественно о загранице. Откровений нет, но общие места озвучены с редкостным артистизмом. Выделяются превосходный текст о Греции и гомерические эссе о политической корректности. Короче, на безрыбье и Толстая - Толстой.
Тим Паркс. Призрак Мими "Фантом-пресс", М., 2002.
А вот на эту книжку обратите внимание. Она о том, как тонка грань между искренним восхищением собою ≈ и полным отсутствием совести. Положа ногу на ногу: ну кто из нас не считает себя венцом творения? Паркс разоблачает эту общечеловеческую слабость с цинизмом и отвагой, достойными истинного британца. Сегодня очень себя любишь, завтра окружающих за людей не считаешь, а послезавтра кого-нибудь убьешь. Правда, такой роман у нас уже был, и назывался он "Отчаяние". Паркс, конечно, проигрывает Набокову в изобразительной силе, зато оставляет читателю надежду. Вообще эта серия новой английской прозы ≈ едва ли не лучшая из всей нынешней переводной литературы.
Владимир Сорокин. Лед. "Ad Marginem", M., 2002.
Раньше это называлось самоповтором, теперь ≈ творческим методом. Сорокин уже переписал кусок из "Нормы", и получился "Роман". Переписал "Первый субботник" ≈ и получился "Пир". "Лед" ≈ это слегка перемонтированные и чуть разбавленные "Сердца четырех", которым для коммерческой состоятельности добавлено немного сюжетной завершенности. Там тайное братство совершало кучу злодейств ни для чего (или во имя неясной цели) ≈ тут цель наличествует, хотя и вполне фантастическая. Нейтральный сорокинский слог и неизменный подспудный эротизм садомазохистского толка делают эту книгу приятным чтением для среднего класса, но изобрести что-либо новое автор не в состоянии ≈ он остроумно пересмеивает чужие конструкции, однако сам неизменно собирает трехколесный велосипед.
Гай Давенпорт. Изобретение фотографии в Толедо. "Амфора", СПб, 2002.
Посредственное издательство "Амфора" ≈ петербургский аналог "Ad Marginem", без той брутальности, но с претензией на стильность и интеллектуализм, ≈ издало книгу чудовищных рассказов американского профессора. Американские профессора ≈ необыкновенно скучный народ. Они обильно цитируют Кафку, Кьеркегора, Витгенштейна и античных авторов. Они косят под Борхеса, посвящая целые новеллы толкованиям вымышленных мудрецов. Они сильно задвинуты на подростковом гомосексуализме. Невозможно представить себе человека, которому нравится такая проза. Однако нравится ≈ заумное послесловие и большинство столь же претенциозных переводов исполнены хозяином сетевой "Лавки языков" Максимом Немцовым. Образцово мертвая, безукоризненно мастурбантская, неподражаемо бездарная книга. Не знаю, как насчет Америки обывательской, но университетской Америке точно приходит кердык.
История пиратства. "Русич", М.-Смоленск, 2002.
В книжке, пополнившей "Популярную историческую библиотеку" издательства переизданы под одной обложкойдва труда ≈ "Под черным флагом" поляка Яцека Маховского и "Пираты Америки" Эксквемелина с замечательным предисловием историка Аполлона Давидсона. "Пираты Америки" написаны в 1678 году ≈ современник флибустьеров укрылся под псевдонимом; Маховский слегка романтизирует своих негодяев ≈ безвестный Эксквемелин описывает абордажи, расправы и грабежи как нечто само собой разумеющееся. Все они были, конечно, ужасные мерзавцы, но море кого хочешь подсветит и облагородит. В общем, для шестиклассника (и для его родителя, в свое время обделенного такой литературой) чтение незаменимое; а главное, как-то сразу перестаешь романтизировать современных пиратов, называющих себя рыцарями первоначального накопления.
Михаил Успенский. Белый хрен в конопляном поле. - "Эксмо", М., 2002.
Лучший роман Успенского ≈ невзирая на то, что в трилогии "Там, где нас нет", "Время Оно" и "Кого за смертью посылать" он, казалось, исчерпал все возможности иронической фэнтазийной саги. Оказалось, нет: кроме саги, есть еще барочный роман в духе Рабле и Сервантеса, со множеством сюжетных ответвлений, вставных новелл, намеков, аллюзий и дивертисментов. Если же говорить серьезно, Успенский написал очень смешную, но довольно мрачную книжку. Главное же ≈ это первый его (да и едва ли не первый фэнтазийный) роман о настоящей любви. С трагическими несовпадениями и роковыми предзнаменованиями. Ужасно обаятельная книга, издевательская, нежная и умная. Впрочем, чего это я заливаюсь ≈ купить-то ее нельзя было уже неделю назад...
Уильям Сатклифф. А ты попробуй. - "Фантом-пресс", М., 2001.
Одно время лучшим английским романистом считалась Мердок, потом ≈ Фаулз, но сегодня я проголосовал бы за Сатклиффа. Ему 31 год, это его вторая книга (вышедшая в Англии пять лет назад), и ничего более смешного, циничного, искреннего и увлекательного я давно не читал. Иногда кажется, что такие воспоминания о путешествии по Индии в обществе безответно любимой девушки и с трудом изживаемого имперского комплекса мог бы написать молодой Успенский (см. выше). Сатклифф точен и честен, как мало кто из его западных ровесников и как никто из наших, умеющих только любоваться собой. Прочтите эту книгу и вы испытаете счастливейшее чувство неодиночества ≈ не вам одним плохо, не вы одни глупы, не вам одному хочется вырваться отсюда, неважно куда.
Розамунда Пилчер. Семейная реликвия. - "Слово", М., 2002.
Новая серия издательства "Слово" называется "У камина". Если есть камин, чтение этих книжек доставит вам море удовольствия. Неспешные английские романы, ссемейными тайнами, женскими амурными историями, воспоминаниями о войне и о викторианских временах ≈ в общем, все, что требуется от традиционной европейской книжки в духе Троллопа. Не Мердок и не Фаулз, с одной стороны, но и не Вудхауз, с другой. Классическое чтение для среднего класса (в Англии у среднего класса есть камин). Но дочитаешь, поднимешь голову от книжки, посмотришь в окно, за которым воет русский ветер... и подумаешь: слава тебе Господи, что я родился здесь. Где при всех несомненных минусах и проблемах есть настоящая жизнь и настоящая литература.Фазиль Искандер. Сюжет существования. "Подкова", 2002.
Повести и рассказы - в основном последних лет. Искандер ни разу не получил "Букера" и "Григорьевку", не становился объектом ожесточенных критических дискуссий, не мелькал на телеэкране. Между тем, читая его собранные вместе сочинения девяностых, видишь, что это едва ли не самое объективное и уж точно самое мужественное свидетельство порядочно-таки мерзкой эпохи. Размывалось все то, в чем Искандер традиционно видел опору: дом, корень, нация, этика, род, земля, культура. Все летело в бездну, и он смотрел в эту бездну и - как в раннем рассказе, открывающем книгу - пытался отползти от ее края. След, оставляемый отползающим, он называл тогда юмором. Сегодня ясно, что таково всякое настоящее искусство.
Горечи много, паники нет. Есть достоинство - и глубокая, страстная, скрытая тоска.
Алексей Баташев. Баташ. 2001.
Издательство не указано - главный отечественный историк джаза, журналист, писатель, математик Алексей Баташев сам издал эту книгу. Он поставил подзаголовок "Евразийский роман": обещание громкое, но исполненное. Это история рода, восстановленная по архивам, преданиям, крупицам. Двадцать лет изучал Баташев свою родословную, чтобы понять себя, - и понял нечто необыкновенно важное обо всех нас. Рискну сказать: и о России. Стиляга, красавец и западник оказался более русским, чем все русопяты. О, если бы каждый из нас сделал что-то подобное - сколько комплексов было бы изжито, сколько связей восстановлено! Книга страшная и жизнеутверждающая. Ибо единственным подлинным результатом истории является формирование личности - честной и мужественной. История рода Баташевых увенчалась в этом смысле более чем достойно.
Вадим Кожинов. Победы и беды России. "Эксмо", 2002.
После дикого десятилетия расколов и разрывов русская культура начинает помаленечку собирать себя в единое целое - верный признак, что на нее скоро опять надавят сверху (ибо культурных ситуаций у нас две: либо либералы против почвенников, либо государство против всех). Вадима Кожинова долго числили отъявленным консерватором и славянофилом. Между тем прежде всего это был ученый-энциклопедист, генератор своеобразных и глубоких концепций: спорить с ним можно и должно, игнорировать - нельзя. После смерти Кожинова его стали издавать больше и лучше, чем при жизни. Видимо, время его пришло: цивилизованное почвенничество в любом случае лучше оголтелого либерализма. В наши времена высшим благом является способность задуматься: эту способность Кожинов стимулирует отлично.
Людмила Улицкая. Бедные, злые, любимые. "Эксмо", М.,2002.
В хорошей серии "Современная проза" вышла хорошая книжка Людмилы Улицкой ("Букер"-2001). Тут собраны повести и рассказы, с которых Улицкую и начали знать и любить. Ее проза очень физиологична, что и естественно - во-первых, она женщина, во-вторых, биолог, - но физиологична не по-петрушевски: у той тело - проклятие, у Улицкой оно - источник горя, и радости, и небывалых откровений, и удивительных переходных состояний. Тело любит, мыслит, спорит, все понимает. Добавьте сюда иудейскую страдальческую радость жизни, отличную память на детали и реалии позднесоветской эпохи и обостренный интерес к безумию. Лучшее в книге - цикл рассказов "Девочки" (о женской школе пятидесятых), худшее - типично брайтонская повесть "Веселые похороны".
Константин Плешаков. Красный камень Серия "Оригинал". "Олма", 2002.
С тех пор как противный и талантливый критик Борис Кузьминский стал редактором серии "Оригинал", запальчиво пообещавшей печатать только "литературу класса А", от "Олмы" стали ждать откровений, но только книга Плешакова действительно (пусть и не в полной мере) соответствует слогану насчет высшего класса. Говорю о романе "Красный камень", поскольку рассказы - все без исключения - в книге откровенно слабы, а гомосексуальные мотивы в них откровенно навязчивы. Автору постоянно изменяет вкус, а гомосексуальная тяга к ложным красивостям портит все впечатление. Зато роман - отличное повествование о Крыме 70-80-х, о безысходной и беззаботной жизни курортных городов, о волшебном полуострове, который для всех советских детей был синонимом рая. Каково-то было жить в этом раю? А все-таки у натуралов проза поживее.
Илья Стогоff. Таблоид. "Амфора", СПб., 2001.
После нуднейшего "Мачо не плачут" и компилятивной "Революции сейчас!" Cтoгoff, которого стараются сделать культовым писателем, написал книгу "Таблоид" - о том, как он работал в газете. Ему кажется, что он тем самым навеки подорвал доверие читателя к журналистике. Книга хорошая, точная - ясно, что журналистика ближе, органичнее для Стогоffа, чем наркомания, алкоголизм и революция. Нужны две поправки: а) он написал не обо всей журналистике, а о таблоидной - о наиболее отвратительном и дешевом ее разряде; б) Cтoгoff совершенно напрасно думает, что чем-нибудь отличается от своих героев. Его книги - точно такой же таблоид, и сам он неотличим от пошляков, которых так блистательно изобразил. А впрочем, получилось отлично. Отвращение - лучший стимул для современного писателя.
Ольга Кучкина. Високосный век. "Слово", М., 2002.
Наиболее полное на сегодняшний день собрание стихотворений Ольги Кучкиной, которую большинство читателей "Комсомолки" знают как первоклассного обозревателя, а знатоки российской драматургии - как одну из лучших учениц Арбузова. Кучкина пишет стихи всю жизнь, и радостно видеть, что журналистика не съела этого обаятельного и оригинального поэта. Стихи ее не претендуют ни на что - это в подлинном смысле слова лирический дневник; автор не слишком заботится о соблюдении ритма, может себе позволить неточную рифму или прозаизм - не в них дело. Она заговаривает собственную тоску, а в результате помогает и читателю. В общем, иногда поэтом становится тот, кто меньше всего на это рассчитывает - просто пишет урывками в свободные минуты и все.
Юрий Бондарев. Мгновения. Бермудский треугольник. ИТРК, М., 2002.
Бондарев - случай сложный: было ему что-то дано, даже и многое, - а недодано оказалось крошки, но эта-то крошка все и погубила. Чувство меры? Ироническое отношение к себе? Вера в Бога? Любовь к людям? Не поймешь. В результате получился писатель мрачный и холодный, под защитой вечных ценностей понимающий прежде всего защиту своего статуса советского классика... Среди "Мгновений" - прозаических миниатюр - есть превосходные, хотя все равно какие-то безвоздушные и безблагодатные. "Бермудский треугольник" - роман о 1993 годе - написан из рук вон плохо. Но всякий большой писатель (а Бондарев писатель крупный) интуитивно понимает многое. Понял и Бондарев: демократы наши, конечно, дрянь, но патриоты из спецслужб еще хуже. О том и книга: о русской растерянности. И в этом ее правда.
Лариса Шкатула. Дар юной княжны. "Эксмо", М., 2001.
Чушь ужасная, но не оторвешься. Чего только там не наворочено! Русская революция, гражданская война, бродячий цирк (отчего-то революция в сознании писателя всегда соединена с бродячим цирком), таинственный замрк чуть ли не с вампирами, лесбийская любовь (намек), магические силы, просыпающиеся в героях после травмы (Кингу привет большой)... Но отчего-то я хотел бы, чтобы мои дети читали такую литературу. Интересную, познавательную, немного бредовую, вобравшую в себя множество реминисценций из серьезных и трудных книг... А главное, я понимаю, что именно такой, бредовой и интересной, русская революция казалась тогдашним восемнадцатилетним. В общем, отличный винегрет. С нетерпением жду второго тома.
Михаил Барановский. Последний еврей. Издательский дом "Российские вести", М., 2001.
Несмотря на порядком скандальное название, которое обрадует и обманет многих патриотов, ≈ книга являет собою сборник прелестных сценариев, рассказов и мелочей, проходящих под рубрикой "Ничтожности". Вроде как недавно народившийся "новый реализм" (см., например, повести Р. Сенчина), но без чернухи, а скорее с умилением. Наиболее симпатичен "Хомяк" ≈ про любовь. Классическая южная школа (Ростов), дворовая мифология, русско-армянско-еврейский густой быт, ненатужливый юмор ≈ в общем, книжку Барановского вполне можно рекомендовать тем, кому надоела повседневность. Оказывается, она не так уж и плоха.
Пол Экман. Психология лжи. "Питер" (Москва ≈ Харьков ≈ Минск), 2001.
Вот настольная книга для любого политика и избирателя, для редактора и читателя, мужа и любовника. С Экманом можно спорить (ибо у него в разряд лжи попадает любая неправда, в том числе и художественный вымысел). Автор признает, что "обман бывает безвредным и даже гуманным", но все равно советует его разоблачать (масса полезных прикладных рекомендаций). Лжецы у Экмана всегда корыстны, но, как всякий исследователь, он почти любит объект своего исследования. Множество интереснейших примеров из политической и уголовной хроники. Главы "Техника обнаружения лжи" и "Мимические признаки обмана" незаменимы для любого, кто хочет докопаться до истины. Вопрос: надо ли? Хорошо бы кто-нибудь написал "Анти-Экмана" ≈ книгу о том, что тьмы низких истин нам дороже...
Джон Ле Карре. Портной из Панамы. "Эксмо-пресс", М., 2002.
А эту книгу писал классический персонаж Экмана ≈ шпион. Про других шпионов. Чрезвычайно смешной, запутанный и динамичный детектив, который по-настоящему оценит только русский, потому что фамилия главного героя ≈ Пендель. Этого Пенделя пытаются получить все по очереди. Классическая сюжетная схема шпионских игр вокруг пустышки. Бабы, как всегда, ужасно возбуждаются при виде шпиона и падают штабелями. Благородная вещь ≈ разведка и жутко забавная. Ле Карре ≈ любимый писатель Михаила Любимова (что, кажется, взаимно): работа в разведке явно развивает цинизм и остроумие. Немудрено, что у нас такой президент. Весело будет почитать его мемуары, если доживем.
Александра Маринина. Незапертая дверь. "Эксмо", М., 2001.
Вы будете смеяться, но, сходив в "серьезный" жанр литературной саги и потерпев там полуудачу, Александра Маринина стала лучше писать свои детективные романы. Во всяком случае, в "Незапертой двери" меньше натяжек, больше достоверности и уж, по крайней мере, лучше обстоят дела со стилем, нежели в ее сочинениях двух- трехлетней давности. Не буду, естественно, излагать сюжет: Каменская сильно переменилась - стала жестче и депрессивнее. И вообще, эта последняя вещь оставляет впечатление ... страшно сказать... прощания с героиней: "незапертая дверь" - это еще и возможность ее ухода из профессии. Трудно вообразить горе постоянных читательниц и радость писательницы, скинувшей наконец с плеч этот груз.
Петербургская эротическая проза. Одна в постели. "Продолжение жизни", СПб., 2002.
У нас теперь все петербургское, вот и эротическая проза там есть, оказывается, но заниматься "продолжением жизни", как призывает издательство, после этой книги не тянет отнюдь. Героини одинаковы, даром что в книге представлены девять авторов. Авторы,тоже почти неотличимы. Писать они умеют очень плохо, а эротика - такая тонкая штука, что деталями не отделаешься: у хорошего автора возбуждает любой текст, будь он хоть о жареном мясе, а у плохого не возбуждает даже прямая порнография. Беда в том, что молодые авторы в надежде на публикацию вынуждены писать о сексе, а хочется им чего-то совсем другого... Раньше так писали о производстве, контрабандой протаскивая инакомыслие.
Борис Васильев. Повести. Библиотека "Идущих вместе". "Центр гуманитарного образования", М., 2001.
В прошлом номере мы писали про акцию "Идущих вместе" - обмен Пелевина на Васильева; "Идущие" подарили мне изданный ими однотомник Васильева, и я, правду сказать, огорчился. Повести "Не стреляйте в белых лебедей" и даже "А зори здесь тихие..." в семидесятых-восьмидесятых годах читались совсем иначе. Понятно, почему Полевой так часто рисовал у Васильева на полях "22", то есть перебор. По-прежнему хорош только роман о Брестской крепости "В списках не значился". А в общем, не понимаю я, почему эта книга научит подростка добру, а нежнейший "Принц из Госплана" или "Онтология детства" - нет. По-моему, Пелевин продолжает дело Васильева.
Алексей Зверев. Набоков. ЖЗЛ. "Молодая гвардия", М., 2001.
Лучшая из книг о Набокове, когда-либо написанных - вот мое мнение, столь же спорное, как и все набоковские "Strong opinions" (я перевел бы "Сильно сказано"). Зверев, отличный переводчик и комментатор американской прозы, на каждом шагу спорит с Набоковым, опровергает и ниспровергает его. Подробностей биографии минимум, интимного нет ничего - сыграл с мастером на его поле и по его правилам; сначала восхищаешься, потом злишься, потом понимаешь. Сегодня не было другого способа соскрести с Набокова глянец, наведенный русскими снобами-неофитами и американской профессурой-дурой. Набоков Зверева бесит. Но Зверев Набокова любит. В общем, писатель, одержимый идеей двойничества, получил монофафию с двойным дном.
Олег Блоцкий. Владимир Путин. История жизни. Книга первая. "Международные отношения", М., 2001.
Это ужас какой-то. Если Путин не хочет, чтобы его рейтинг упал до 3, он должен запретить издание второго и третьего томов. Имея минимум информации, Блоцкий каждую фразу раскатывает на страницу, пишет чудовищные банальности, громоздит скучные советизмы, игриво выдает шуточки, достойные заводской стенгазеты. . . Книга "От первого лица" была, по крайней мере, сделана звездами журналистского цеха, почему и получилась свободной от подобострастия и одновременно вполне пропутинской. Эта подобострастная книга, помимо авторских намерений, вышла еще более антипутинской, чем все заявления Березовского, - ибо по уровню приближается к щербаченковским "Законам Лужкова". До нее я в диктатуру не верил. Теперь раскаиваюсь.
Ангелина Королева. Как привлечь деньги в свою жизнь. Книга-талисман. "Олма-пресс", М.-"Прайм-Еврознак", СПб., 2002.
Ить какие ж бесстыдники да охальники могут такую, прости Господи, мутотень бредоносную на бумаге тискать. И про тонкие материи да про энергийные поля, и про богатырей святорусских да ведьм положительных. Но ить хитер же человек русский, ох, ядрен, ох, ухватист! Кто книжулечку от корки до корки прочтет да еще пять таких же прикупит, то ись всю серию, - тому тотчас денюжки-то и притекуть. Потому книжулечка не простая, а талисман особенный. Ради одного этого маркетингового трюка, прежде встречавшегося мне только в "письмах счастья", упоминаю эту новинку: знай, читатель, как тебя имеют, и сам имей всех.
Альтернативная история. "А что, если бы?" "Терра фантастика", СПб., 2002.
Это так интересно - почему же так скучно? Книжка подготовлена американским историком Робертом Коули и состоит из эссе десятка его коллег. Предположения самые элегантные: а если бы Кортес погиб до своего вторжения в Мексику? А если бы Хрущев не договорился с Кеннеди? Но в том-то и дело, что ровно ничего не изменилось бы: вот почему так скучно почти все, написанное в жанре "альтернативной истории". История развивается единственным образом: одни считают, что она выбирает путь экономичнейший, другие - что эмоциональнейший. . . Вот об этом бы и поспорить. А не о том, что было бы с бабушкой, если бы у нее было все, как у дедушки...
Лев Аннинский. "Русские плюс". "Алгоритм", М., 2001.
Вероятно, главная (по крайней мере, за последнее время) книга выдающегося российского критика, публициста и философа. Аннинский не любит, когда с ним соглашаются. "Мне важнее дать человеку высказаться, чем оказаться правым". Он, по-моему, единственный современный автор, который так любит подставляться, - но зато и так заставляет думать. Я в этой книге почти ни с чем не согласен. Но более увлекательного чтения о российском прошлом и будущем, о нашем месте в мире, о русских и евреях, русских и славянстве, русских и Европе - у меня не было с того времени, как я дочитал собрание сочинений Розанова. "Чтобы держаться, нужны три точки опоры", - повторяет Аннинский. Розанов - Синявский - Аннинский: на этой триаде стоит для меня русская философия последнего столетия. Читайте эту книгу: споря с ней, вы лучше поймете себя.
Обри Бердслей. "Многоликий порок". "Эксмо-пресс", М., 2001.
"Обри Бердслей придумал стиль модерн" - это общее место, почти неоспоримая заслуга. Из его графики вышли маньеристские рисунки Сомова, Бакста и Бенуа. Уайльд считал его гением, и он в общем не возражал. Да и как возразишь? Он прожил 26 лет, умер от туберкулеза, завещав уничжожить все свои эротические рисунки - к "Саломее" и "Лисистрате"; к счастью, этого не сделали. В этой книге собраны его проза, стихи, письма, чрезвычайно интересные, а впрочем, мало что прибавляющие к рисункам. Та же изысканность и насмешливость, томность и резкость, тяжесть и легкость, избыточность и недостаточность, извращенность и невинность. Но это ведь обо всем модерне можно сказать. В общем, незаменимая книга для всех, кто любит эту эпоху и не боится ее соблазнов.
Леонид Каганов. "Коммутация". "АСТ", М., 2001.
От души поздравляю моего любимого молодого фантаста и, смею сказать, друга Лео Каганова с первой книгой- издать которую, по-хорошему, вполне можно было и пораньше. Его знают как автора прелестных пародий для "ОСП-студии", его смешные и грустные сказки и присказки печатались в "Огоньке" и широко представлены в Сети. Каганов - человек действительно остроумный и язвительный, но даже в самых смешных его сочинениях - таких, как "Жлобы" или "Четвертый ярус" - слышна пронзительная тоска, граничащая с отчаянием.
Купите эту книгу. Сергей Лукьяненко (автор предисловия) тоже думает, что в нашу прозу пришел один из лучших писателей первой половины XXI века.
Игорь Ефимов. "Практическая метафизика". "Захаров", М., 2001.
Ефимова знают в основном как корреспондента Довлатова (их переписка, опубликованная тем же "Захаровым", стала сенсацией прошлого года). А между тем Ефимов дает Довлатову огромную фору. "Практическая метафизика" - один из лучших философских манифестов, которые мне доводилось читать. Минимум претенциозности и мудрствования, максимум ясности и здравомыслия. Это о свободе как проклятии и благословении человека. О том, почему человечество никогда не перестанет воевать, но никогда не довоюется до самоистребления. Многое из открытий Ефимова давно стало банальностью, многое и было, но в основе своей его религиозно- политическая система вполне оригинальна и, главное, оптимистична.
Наталья Пушкина. "Валентина Серова. Круг отчуждения". "АСТ", М., 2001.
Первая полная и фундаментальная биография легендарной актрисы, сыгравшей в кино всего пять больших ролей, но оставшейся символом поколения. Адресат всей любовной лирики Симонова, женщина его жизни. Недолгая подруга Рокоссовского. Вдова знаменитого летчика. "Девушка с xapaктером" - о да, и с каким! С одной стороны, олицетворение "новой Москвы" - спортивность, бодрость. С другой - роковая женщина, мечта московской элиты и олицетворение имперской богемы, и эта-то двойственность, пленившая Симонова, ее и погубила в конце концов. Книга написана умно, честно, тактично и серьезно - лучшего памятника Серовой еще не было.
Елена Белкина. Странные женщины. "Вагриус" - "Русич", М.: 2001.
Как бы женское как бы чтиво, но остроумно и лихо написанное. Три повести, объединенные разве только тем, что героини их и в самом деле странноватые - либо очень роковые, либо очень чистые. На самом деле это, конечно, не столько дамская проза, сколько изящная пародия на нее, с полным, однако, соблюдением законов жанра. ... поздравляю с выходом прелестного сборника веселых, точных, временами даже парадоксальных повестей.
Дмитрий Горчев. Красота. "Геликон-плюс", СПб.: 2001.
Горчев, пожалуй, самый талантливый из молодых петербургских (экс- алма-атинских) писателей. Попутно он и художник, весело и изобретательно оформивший собственную книжку. Читателям "Магазина" и посетителям Интернета давно знакомы его невероятно смешные рассказы, весь комический эффект которых заключается в том, что автору надоедает притворяться. Он больше не хочет внушать себе, что любит людей, что женщины - это хорошо, что добро всегда побеждает, и пр. Ну, и пишет, как есть. Испытывая, наверное, колоссальное облегчение и даря его читателю. Все сказки Горчева кончаются ужасно, а происходит в них такое, что Господь не приведи. Не зря говорят, что сентиментальность и цинизм -близнецы. Боюсь, это единственная книга ушедшего 2001 года, над которой вы хохотали взахлеб.
Андрей и Светлана Климовы. Граница. Таежный роман. Болото. (По мотивам сериала А.Митты) "Олимп", АСТ, М.: 2001.
Жанр "романа по фильму" давно уже стал более распространенным, нежели "фильм по роману". Роман, в общем, послабей восьмисерийной картины Митты (и даже ее двухчасовой киноверсии), но написан прилично, только очень уж нейтрально, стилистически блекло. Стань картина культовой - успех был бы гарантирован, но ничего подобного не произошло. Тот, кто фильма не видел, наверняка обнаружит сюжетные нестыковки и провисы ритма, которые в фильме скрадывались сильной режиссурой. В маленьком гарнизоне бушуют совершенно африканские страсти. Всюду жизнь. Проникаешься гордостью за российскую армию: жрать нечего, начальство тупое, а как . . .тся!
Михаил Щербаченко. Законы Лужкова. М.: "Олма", 2001.
К этой книге, частично распубликованной в некоторых особо белоснежных изданиях задолго до полной публикации, я планирую вернуться для подробного разбора. Хотя для такого разбора этот панегирик, кишащий перлами и сочиненный сотрудником лужковской пресс-службы, пришлось бы перепечатывать целиком. Читаем вслух с коллегами - никакого Ионеско не надо. Это очень смешная книга, если читать ее сейчас. И очень страшная, если читать ее с учетом того, во что могла бы превратиться Россия в случае победы "Отечества" и его пиарщиков. Выражение Шендеровича (по другому поводу) "Лизнуть до самых гланд" еще слишком слабо и комплиментарно для обозначения жанра и стиля этого нетленного политического портрета.
Это я виноват... Эволюция и исповедь террориста: письма Егора Созонова с комментариями. М.: "Языки славянской культуры", 2001.
Эту книгу должен прочесть каждый, я редко такое говорю. Прочтете ее - и вы, может быть, поймете, почему русские мальчики швыряли бомбы в русских жандармов. А может, не поймете - как до сих пор не понимаю и я. Сезонов - личность известная: сначала убил бомбой министра внутренних дел Плеве, потом покончил с собой в каторжной тюрьме (в знак протеста против телесных наказаний заключенных). Терактами, думается мне, было и то и другое. Это очень страшная книга. Но - не сердитесь на меня - и смешная временами. . . особенно как почитаешь, какими заботливыми сыновьями были бомбисты и как целовали руки друг другу при встрече, осыпая товарищей нежными прозвищами. . . А вы тут с вашей Торой-Борой и ее тораборским королем. . . Далеко им всем до наших купеческих сынков с ангельскими лицами.
Том Шарп. Уилт непредсказуемый. М.: "Эксмо-пресс", 2001.
Это тоже очень смешная книга. И довольно страшная, если читать ее во время охоты за Бен Ладеном. Герой сатирической трилогии Уилт, преподаватель колледжа и вообще скромный малый, влюбляется в террористку Гудрун Шауц. Это убойная, выдержанная в здравом честертонианском духе пародия на политический, эротический, психологический, политкорректный в крапинку триллер. Блестящий перевод Гладкова и Гусева - а Шарпа, с его холодным и экстравагантным британским юмором, переводить трудно. В общем, лучшее чтение для человека, затраханного политикой, эротикой, психологией и политкорректностью.
